Потеря – это совсем не то, что вы себе представляете. Все будет совсем по-другому. Будут чувства, о которых вы не подозреваете сейчас. Мысли, которых у вас сейчас нет. Страхи, которые вам пока неизвестны. Это не поддается логике.

Возникнут дела, которые нужно решать, но страшно. Вы будете бояться всю жизнь мучиться от боли и одновременно бояться забыть. Вы будете хотеть развеяться и потом будете наказывать себя, если это удалось.

Будете забываться и искать близкого человека по квартире. А потом вспоминать, что его нет, оглядываться по сторонам, видеть лица тех, кто сейчас забылся и занят домашними делами, и ненавидеть их за беспечность. Вы вспомните ситуации, которые десятки лет до этого не вспоминали. Они возникнут сами по себе, как-будто кто-то вставил новую карту памяти.

Вам будет стыдно смотреть кино и отвлекаться от мыслей о близком человеке. Очень плохо и страшно будет по утрам, - вы будете просыпаться, потягиваться, и вдруг возвращаться в реальность: «Его больше нет».

Вас будет скручивать от «никогда больше» и тошнить, когда кто-то слабо знакомый будет выражать сожаление о смерти, изображая тоску мимикой лица. Вам захочется отвернуться и уйти, потому что этот человек сейчас даже примерно не представляет, что такое сожаление и тоска по нему, вашему родному и близкому.

Вы захотите пересмотреть фото. И тут же будете их убирать. Вы захотите посмотреть видео, увидеть человека живым. И сразу же захотите выключить телефон. Вы будете испытывать желание видеть и не видеть, помнить и не вспоминать, не забывать и забыться.

Вы будете хотеть остаться в одиночестве, чтобы подумать. И будете ужасаться перспективе остаться в этом одиночестве.

Обещают, что станет лучше. Но даже от этого вам будет стыдно. Вы будете бояться забыть.

Вы будете идеализировать человека. Но чтобы легче переживать, вы будете пытаться вспомнить плохое. И у вас не будет получаться. Все плохое поблекнет. Оно станет просто нюансом или милой особенностью характера.

Вы будете скучать. Вы потеряли.

Мы только что приехали на ферму и планировали провести счастливую субботу. Муж посадил дочь на велосипед, я собралась за кофе. Телефон в рюкзаке резко завибрировал. Я нашла его под кипой детских вещей, - звонит «Лена Сестра». Лена не звонит в субботу просто так. Она всегда сначала пишет. Сердце сжалось.

- Ты что дура? – я с детства не слышала от неё таких слов. По ее голосу было понятно, что ей невыносимо плохо.
- Я приеду. Сейчас возьму билеты и приеду.
- Пока не надо. Я ничего не знаю. Я тебе попозже скажу.

- Когда он умер? – спросила я сестру.
- 30 минут назад.
Я положила трубку и посмотрела на мужа: «Папа умер». Мы пошли к машине, я молчала, села на заднее сиденье и включила ребенку мультики.
- Пожалуйста, сделай барбекю, - попросила мужа. Мы планировали его еще с утра.
- Ты уверена?
- Да, я хочу, чтобы все было так, как всегда.

Я ждала, когда же мы приедем домой, я смогу выключить мультики и проверить время фотографии, сделанной в момент, когда я подумала о папиной смерти.

- Мне нужно поговорить, у меня умер папа. Я в целом нормально, но мне надо понять, как это пережить, - пишу смс психологу.
- Есть время завтра в 10 утра.
Я сразу соглашаюсь. Но до завтра ещё надо дожить.

Уже 6 вечера, а в 7 я должна была встретиться с давней, но совсем на тот момент не близкой знакомой, - мы договорились еще неделю назад. Было бы логично отменить встречу, мне казалось, что так было бы корректно. Но отменять я не хотела. Я хотела говорить с человеком, который не знает о папиной смерти. Просто встретиться и поговорить ни о чем. В то же время я знала, что у нее несколько лет назад умер муж, - вдруг она сможет мне помочь. Я вышла из дома и села на трамвай.

Я должна её предупредить о ситуации, это будет честно, - я уговаривала сама себя. Но эгоистичное желание помочь самой себе пересилило. Я не сказала.

Она ждала меня у входа в съемную квартиру, красивая и легкая. Мы шли по улице вместе, и мне казалось, что это последний момент моей жизни, когда у меня как будто еще есть папа. Еще никто не знает, она не знает, и я могу делать вид, что я тоже не знаю.
Мы говорили о еде, о напитках, об антикварных рынках. Я больше не могла молчать.
- У меня сегодня умер папа. Прости, что я на тебя с этим сваливаюсь. Вдруг ты сможешь помочь.
- Что же ты не сказала, - она берет меня за руку. Я давлю слезы.
- Я ничего не чувствую. Неужели мне всё равно?
- Это приходит не сразу. Ты живешь, живешь, а потом какой-то запах или отражение в зеркале или какая-то мелочь в вещах вдруг напомнит, и тебя уносит. Это может случиться значительно позже.
- То есть это не пройдет быстро? А как же жить?
- Baby steps (маленькие шажки). Постепенно. Просыпаешься утром. Можешь почистить зубы? Можешь ведь. Вставай и чисть. Можешь выпить кофе? Пей.
- Я поняла, спасибо тебе. Ты мне очень помогла.

Аня уже пережила смерть мамы, у нее был свой опыт, который, наверное, ей казалось важным передать. Мне не был нужен её опыт и её мысли, которые совершенно с моими не вязались. Плохо было мне, она когда-то была моей подругой, и если и поддерживать, то хотелось бы получить эту поддержку для себя. Я не хотела слышать, как сейчас плохо маме. Я прекрасно осознавала это без Ани. Я бы с радостью приняла слова, в которых была бы надежда на то, что станет лучше, а не наоборот. Мне не хотелось ей грубить, а вступать в диалог и объяснять не актуальность для меня её слов не хотелось еще больше. Но всё же мне хотелось очертить границы, показать человеку, что нужно остановиться.

- Если это слова поддержки, то спасибо. Мне приятно, что ты выразила мне соболезнования и поддержала эмоционально, - это не то, что я думала, но решила сказать чрезмерно вежливо, чтобы она поняла, что совершает грубую интервенцию в моё горе.
- Да, я это знаю по нам. Просто даже не описать, насколько папа стал одинок без мамы. И только мы не дали ему утонуть в горе. На вас двойная нагрузка, - Аня границы не прочувствовала и делала мне только хуже.

Я уже представляла маму, абсолютно убитую горем, и чувствовала себя неспособной ей помощь. Мозг начинал сопротивляться: «Да откуда она знает, что там у моей мамы. Мало ли, что её папа. А моя мама вроде справляется, вроде держится».

- Аня, хорошего дня.

Я поняла, что это просто надо закончить. Мне не нужен этот разговор, не нужна Аня и её опыт. Аня продолжила писать, но я для себя решила, что имею право больше не отвечать.

Когда раньше мне рассказывали о последних минутах человека, я не понимала, зачем нужны эти детали. Зачем оценивать его состояние, зачем вспоминать, что конкретно вы увидели, как именно это было, что еще происходило в этот момент. Умер и все. Ему все равно. Но теперь, потеряв сама, я точно знаю, что это нужно, важно, значимо. Это помогает сформировать отношение к смерти, помогает переживать, помогает принять. Куда посмотрел, как упал, что делал, что успел сказать.

Когда я приехала домой, мне показалось, что все живут прежней жизнью. Где тоска? Где горе? Неужели никто не заметил, что его нет, что этот дом совсем не тот, что раньше? Я начала измерять масштабы нашего горя. Вот кто-то смеется, - как они смеют? А сейчас чай сели пить. Я ненавидела их всех за эту легкость.

В то же время я сама была счастлива, когда удавалось отвлекаться от мыслей. Вернее, вдруг в какой-то момент память пронизывала мысль «Папы нет», и только тогда я понимала, что секунду назад я просто жила, просто смеялась. Мне было хорошо. Как я ценила эти светлые моменты, и в то же время как мне было страшно, что в итоге они вытеснят память о папе, вытеснят эту колющую боль, которая пока появлялась очень часто.

Папа казался мне не потопляемым. Его старшие братья и сестры были живы, а значит, и папа будет жить долго. Папе 70, старшей сестре 94. У папы есть еще 24 года впереди. Но получилось не так.

Я встретила дядю на похоронах. Он на 10 лет старше папы, я мысленно уже несколько раз с ним прощалась. А сейчас он стоит над гробом своего брата и произносит в привычной угрожающей манере: «Вот сучонок. Было кому раньше тебя уйти». Я улыбаюсь. Папа бы сейчас смеялся. У них были особые отношения. Из семи братьев и сестер папа обожал именно дядю Юру. Они каждый день созванивались в 5 утра.

Я смотрю на дядю и вижу папу. Мне хочется стоять рядом с ним, просить его говорить, задавать вопросы. Мне кажется, так папа с нами, - они просто невероятно похожи. Папа был самым младшим из восьми детей, и «Юрка» был его кумиром с детства.Его старшие братья и сестры были живы, а значит, и папа будет жить долго. Папе 70, старшей сестре 94. У папы есть еще 24 года впереди. Но получилось не так.

Я смотрю на папу в гробу, мне точно кажется, что он улыбается. И я уверена, что он улыбается именно мне. Это одна из тех улыбок, которой мы молчаливо обменивались, когда не нужны были слова.

Отпевание в церкви такое долгое, а мне хочется только одного: подойти и поцеловать его, согреть его руки. Мне кажется, ему холодно, и нос у него такой смешной. И усы топорщатся. Но целом, он просто красавчик даже здесь, в гробу.

Час перед отпеванием и час после я боролась с желанием сфотографировать его в гробу. Когда-то много лет назад, еще девочкой, я нашла в комоде среди горы старых фотографий одну с похорон. Фото человека, неподвижно лежащего в гробу, меня испугало и заинтересовало. Я не стала спрашивать родителей, кто это и зачем нужно было фотографировать человека в гробу. Мне тогда это показалось дикой средневековой традицией. Но стоя у гроба папы в церкви на краю деревни я поняла смысл того фото.

Это была моя последняя с ним встреча. Я так хотела запомнить его лицо, эту улыбку под усами. Наш с ним последний обмен энергией, среди толпы чужих мне и ему людей. Наш с ним безмолвный диалог, память о котором я так хотела сохранить. Я хочу сохранить в памяти каждую секунду этой последней встречи, как я держала его за руку и как целовала в нос, как говорила ему о любви, как он был спокоен и принимал эти слова. В жизни он бы убежал в другую комнату, а сейчас он не бежал. Он просто меня слушал. Я не сделала фото, я побоялась. Что запомню его таким, или что обижу маму, или что момент слишком значимый.
.

Когда мой будущий муж впервые услышал, как мы говорим по телефону, он оторопел:
- Зачем ты так с папой?
- Как «так»? - я сначала даже не поняла. Мы с папой общались панибратски, мы были друзьями.

- Пап, освободи кухню, теперь я здесь.
- Понял, понял, - папа выключал телевизор и шел в другую комнату.
- Так, освободите территорию, - папа приходил в зал, и я вставала с его любимого кресла. Иногда я шла в другую комнату, а иногда я садилась на диван и просто на него смотрела.

Особенно это было приятно делать, когда он смотрел футбол. Как он болел!!! Он кричал и хлопал себя по коленям, ругался на игроков и на судью. Он был завораживающе увлечен. Папа в целом, если увлекался, то в омут с головой.

Но главное было в другом, - папа меня принимал. Меня, совсем не похожую на него или маму, он принимал на все 100%. Он часто и неявно хвалил меня, он ждал моего приезда. Я знала, что он меня просто любил.

Мы всегда думаем о смерти близких, будь то мама, папа, муж или ребенок. Эти страшные мысли мы прокручиваем в голове, гоним, а они опять приходят. Мы примерно представляем себе смерть родителей, но пройдя её, я могу точно сказать, что мы не знаем, как это будет. Смерть несет за собой столько того, о чем мы даже не подозреваем, что предсказать что-либо заранее просто невозможно.

Мира попала под удар во время нашего последнего видео-звонка. Папа тряс пальцем в камеру, давая указания никогда не ковыряться в носу, потому что «ты красивая девочка». Мира и не думала ковыряться, но папа зачем-то продолжал грозить. Тогда она отвернулась от экрана и зарыдала.
- Папа, мы так не разговариваем с ней. Для неё это стресс.
- Ну ладно-ладно, Мирочка, я же пошутил.

Мне пришлось прервать звонок.
- Мира, твой дедушка так странно разговаривает. У него такая особенность, - странно шутить. Пожалуйста, когда он будет так говорить, просто ответь ему: «Дед, отстань».
Мира расплылась в улыбке от того, что можно дать деду отпор. Я сама всегда пользовалась этим приемом. «Пап, отстань», - работало в 100% случаев.

- Хочешь, прямо сейчас позвоним, и ты ему скажешь?
Мира кивнула, и мы позвонили.
- Дед, отстань, - я видела, как ребенок расцветает от храбрости.
- Понял, понял, - сказал дед и заулыбался в усы.

Я заполняла анкету на визу. Надо было поставить папины данные. Год, день, месяц рождения. Даты смерти не было, но мысли только об этом. Первые разы всё очень сложно.

Папа, как ты там в могиле? Почему постоянно эти мысли? Что ты там один, что тело разъедают черви. Я была на днях в музее микробов, бактерий. Там было видео - ускоренная съемка разлагающегося тела теленка. Я застыла и смотрела. Я понимала, что с тобой сейчас происходит то же самое. И даже это мне хотелось бы увидеть, чтобы поверить, наконец, что тебя нет. Я знала тебя 37 с половиной лет. Никого я так долго не знала. Только тебя и маму. Вся моя жизнь была связана с тобой. А теперь у меня как будто нет прошлого. Это бесконечно страшно. Моё прошло ушло, а меня в этот момент даже рядом не было.

Из-за Миры я начала принимать его смерть и проще говорить о ней. Психолог сказала мне, что 3х летний ребенок не понимает концепцию смерти и не способен из-за смерти переживать. Скорее дети переживают, что близким стало плохо, поэтому нужно нормализовать в глазах ребенка печаль.

Это происходит совершенно неожиданно. Муж сказал: «Я давно не ел плов», и мои мысли резко превращаются в клубок тоски. Папа всегда готовил плов.

Я пролистываю фото в телефоне и натыкаюсь на него с висящей в переноске Мирой на большом животе. И вокруг становится глухо и тихо. Только я в том моменте, на дорожке перед домом. И папа смеется и вздыхает от тяжести: «Хорошая девчонка, но тяжелая», - говорит и присаживается на скамейку, ласково придерживая Мирину голову.

«Родители звонили», - говорит муж, а я понимаю, что мои уже не позвонят. Папа не позвонит, и опять резко все мышцы на лице обвисают, и лицо приобретает странный вид. Губы еще сложены в улыбку, поскольку мы только что смеялись, а кончики рта опустились и глаза потухли.

В Facebookе мелькает видео чужих пожилых родителей с подписью: «Тоже хочу так танцевать на своё 80ти-летие», и опять резкая боль. Почему они танцуют, а мой папа уже в могиле.

.

Папа радовался снегу и дождю, солнцу и непогоде. Я не помню, чтобы он ныл. Иногда последние годы он вдруг вздыхал, и мама спрашивала:
- Толя, что-то болит?
- Нет, Олечка, - отвечал.
Я смотрю на фото, где он улыбается, и пытаюсь внутренне приуменьшить его значимость в моей жизни. «Да, папы уходят. Это логика жизни». Я обесцениваю его, чтобы мне стало легче, а мне становится только хуже, потому что я не хочу его обесценивать.

Я перепробовала встречи с тремя психологами, но ни одной из них я не могу доверить разговор о папе. Я проскакиваю через эту тему, перехожу на детей, мужа. Рассказываю, как люблю их и как много они значат для меня в жизни.

«Когда папа ушел?» - спрашивает психолог, и я злюсь, что она возвращает меня к этому разговору. Я не хочу обсуждать с ней папу. Это слишком важный разговор, слишком ценный человек.

В те редкие дни, когда я бываю в Москве, я не могу заставить себя зайти на кладбище. Понимаю, что, возможно, это важно для мамы, но не могу себя преодолеть. Не готова видеть символы его смерти: холм, под которым лежит тело, фотографию в черной рамке, повядшие цветы, оставленные с прошлого маминого прихода. Для меня всё это означает торжество смерти. А мне хочется помнить его жизнь, его живой взгляд, хитрую улыбку из-под усов, постоянное движение по дому. Между нами ходила шутка, что, если к папе присоединить генератор, он бы своей энергией мог осветить пару соседних домов.

Похороны и поминки прошли так, как хотела мама. «Самую большую утрату несет тот, кто был постоянно рядом, проводил бок о бок каждый день», - сказал мне психолог. В последние годы родители очень много времени были рядом, они оба не работали. Похороны были необходимым маме ритуалом. Мама знала лучше, что бы он выбрал.

У папы мало фото, где он смеется. Мама говорила, что он на фото всегда стоит, как аршин проглотил. Мы смеялись. Чтобы получилось фото, надо было ткнуть пальцем в бок, чтобы ему стало щекотно. И тогда он смеялся.
Удивительно, что папа есть. У меня есть папа. Да, физически его нет, но в моей голове он всегда есть. Когда-то давно наша старшая дочь, потерявшая в 6 лет маму, мне написала смс: «Мама у меня есть». Я не смогла тогда это понять. Сейчас понимаю. У меня тоже есть папа и теперь я знаю, что он будет у меня всегда. Я просто не могу сказать о нем в настоящем времени. И удивительно, что воспоминаний так много, что мне хватает его в моей жизни.
Я всё так же не готова ходить на кладбище. Папа не там, там просто останки. Папа в моей голове и в моем сердце.